28 сентября 1939 года — еще одна дата, связанная с "пактом Молотова — Риббентропа" и историей его реализации. В этот день произошел уже второй сговор Сталина и Гитлера. Они не только окончательно ликвидировали польское государство, но и трогательно договорились о совместной борьбе с польским Сопротивлением. Я подробно писал об этом в статье "О дружбе и ее границах".
Трагические события 1939–1940 годов постоянно возвращают нас к вопросу: была ли война между гитлеровской Германией и сталинским Советским Союзом неизбежна? Или, напротив, между ними было возможно долгосрочное стратегическое сотрудничество? И тогда человечеству просто фантастически повезло, что два бандита тупо не поделили добычу?
Политическая система обоих режимов была идентична. Экономическая организация — в значительной степени тоже (не национализируя германскую промышленность формально, Гитлер выстроил аналогичную сталинской систему централизованного директивного планирования). Между двумя режимами существовала определенная общность интересов и несомненное "родство душ". Оба они считали своим врагом либерально-капиталистическую демократию. Обе правящие клики возомнили себя вершителями судеб всех остальных людей и стремились превратить их в строительный материал для реализации своих "глобальных проектов".
Однако у каждого был свой "глобальный проект". Предполагавший его реализацию "во всемирном масштабе" и при неоспоримом лидерстве "автора проекта". Поэтому каждый из двух изуверских режимов смотрел на другого в первую очередь как на "геополитического конкурента", стоящего на пути к реализации собственных глобальных планов.
При всем при том оба режима прагматично допускали временное тактическое сотрудничество друг с другом. Пока практические выгоды от такого сотрудничества перевешивают издержки от необходимости "терпеть конкурента". При этом оба не забывали, что рано или поздно им вдвоем станет тесно в одной берлоге. Оба не доверяли друг другу. Каждый ожидал от "партнера" удара в спину и был готов при случае ударить в спину сам. И составлял планы на такой случай.
Даже в разгар "медового периода" реализации первого этапа раздела мира на сферы влияния (двух советско-германских договоров 1939 года) Сталин позволял себе "кидать" и "крысятничать". В общем, по мелочи, но экспрессивного Гитлера это сильно раздражало, хотя он и сам при случае легко "кидал по мелочи" Сталина. Летом 1940 года он поручает своим генералам подготовить общий план войны с СССР. Однако в ноябре фюрер предпринимает последнюю попытку договориться со Сталиным о втором этапе раздела мира (приглашение Молотова в Берлин).
Притязания Сталина, выраженные в меморандуме от 25 ноября (уже после визита Молотова), фюрер посчитал чрезмерными и наглыми. Так он хочет Проливы? Я ему устрою Проливы. Тогда-то Гитлер и утвердил план "Барбаросса".
Конечно, раздражительность и неуравновешенность "бесноватого фюрера" — не главное. Его фикс-идеей было сокрушение "англосаксов", доказать свое превосходство над ними. Сталина он был готов терпеть до тех пор, пока союз с ним давал ему несомненные выгоды в борьбе с Англией. Поэтому он, подобно генералу Буонапарте, усиленно подталкивал "русских" к "последнему броску на Юг", предлагая им "помыть сапоги в Индийском океане".
Но Сталина неодолимо тянуло в "Проливы", подобно тому, как туда тянуло Российскую империю с XVIII века. Именно поэтому Александр I не смог договориться с генералом Буонапарте. Вот уж действительно, какое-то мистически "нехорошее место" для России эти Проливы.
А вот от сжигания последних мостов с "англосаксами" Сталин упорно уклонялся. И это раздражало Гитлера больше всего. И именно поэтому он решил, что никаких особых выгод продолжение партнерства со Сталиным ему больше не сулит. Но вернемся к сакраментальному вопросу: могло ли сложиться иначе?
Согласие Кремля на щедрые предложения Гитлера фактически означали бы признание его полного доминирования в Европе и уход России в "Азию". Это означало бы, что СССР безусловно признает себя "младшим партнером" Германии. Это означало бы, что восточноевропейское "жизненное пространство" все равно подверглось бы "освоению" гитлеровской Германией, хотя, конечно, и не в таких зверских формах.
Могла ли согласиться на это сталинская партократия? Что помешало сделать это людям, руки которых были по плечи в крови собственного народа? Как это не покажется странным, помешал фактор, которому сегодня не модно придавать большое значение. Этот фактор — идеология.
Неправда, что любую идеологическую конструкцию можно приспособить под любые практические задачи. Идеология существенно ограничивает свободу маневра правящих элит. Особенно в тоталитарных "идеократических" системах.
Сталинский и гитлеровский режимы были идеологически несовместимы. При всем их внутреннем родстве, при общем отрицании "буржуазной демократии". Доктрина "пролетарского интернационализма" была именно несовместима с доктриной расового превосходства и расовой иерархии.
Переход СССР на положение сателлита гитлеровской Германии потребовал бы полной замены государственной идеологии, ее "встраивания" в идеологию Гитлера. Очевидно, что сталинская партократия позволить себе этого не могла. Интереснее вопрос, хотела ли.
Процесс постепенного вытеснения идеологии революционного марксизма консервативной, имперско-националистической идеологией шел на протяжении всей сталинской эпохи и продолжился после нее.
Но полностью освободиться от "коммунистической идеи" советская номенклатура смогла, лишь освободившись от самой советской системы. И вот тогда, когда "снег растаял", стало окончательно видно, о чем она всю жизнь мечтала.
Это показало быстрое формирование "красно-коричневого альянса" в 90-е годы. Это показала зюгановщина, которая и была полной капитуляцией "коммунистической идеологии" перед идеологией нацистской. Из нее было выброшено все собственно коммунистическое. Все "утопические" мечты о "добром обществе" без насилия и угнетения. Осталось голое государствопоклонничество. Преклонение перед всемогуществом власти, распоряжающейся "людской пылью". Они таки "смогли повторить". Повторить пакт Молотова — Риббентропа, устранив всё, что ему мешало.
